Прилетела с Кипра, где неожиданно для себя славно отдохнула. Третий день думаю: а какие у меня впечатления остались? Вглядываюсь в воспоминания, и вижу мягкую глубокую яму, на дне которой синий плюш моря, солнечные зайчики, вереница лиц, сериальные мизансценки, пейзажная лента, чемоданные подробности и вспышки недоумений. Яма медленно засыпается питерским весенним снежком под нудное нытьё душной жабы, оплакивающей накопленное за полгода и потраченное за неделю.
Я напрочь отучилась отдыхать, если, конечно, когда-то умела.
Хорошо помню только себя, одиноко и самодостаточно сидящую вечером в кресле на гостиничном балконе с видом на море. Я сыта до стирания личности, кожа приятно горит от свежего загара, воздух свеж и пропитан ароматом апельсиновых цветов, я укутана в любименький шотландский пледик , ноги закинуты на табуретку. На коленях бессмысленный детектив, в одной руке бутылочка с хорошим портвейном, в другой очень вкусная сигаретка. В книжку я заглядываю редко, потому что лицо всё время расплывается в какой-то животной сытой улыбке, от чего глазки сами собой сужаются и отказываются различать буквы. Память нежно хранит воспоминание о трёх несерьёзных признаниях в любви до гроба от мужчин разных национальностей, и это воспоминание, при всей никчёмности, очень греет душу. От такого обилия приятных обстоятельств душа потеряла все признаки возраста и социальной принадлежности и томно валяется в мягком сливочном шоколаде. Ощущение незыблемого счастья не покидает ни на секунду уже третий вечер подряд, а все остальные чувства дремлют под шорох волн.
Ах, как хорошо. И ведь так просто. И зачем было лететь к этому счастью самолётом? Почему оно никак не возникает дома? Дома если и возникает что-то, то это какие-то интеллектуальные или физиологические удовольствия, довольство от получения чего-то желанного, но это никак не счастье.
Сейчас я думаю, что удовольствия могут быть очень сложными, а счастье только очень простым.