Мне не наладить отношений с ребёнком, она болезненно ненавидит меня, и я не знаю, как это смягчить или исправить.
Даже машину водить не могу, нарушилось чувство дистанции, не вижу другие машины. Т.е. я её вожу, но скручиваюсь в комок, чтобы ехать нормально, но боюсь и страхуюсь из последних сил.
Боюсь сорваться и наорать на прохожих. Если кто наезжает на меня, то я и ору. Могу и подраться. Боюсь, что сознание окончательно исчезнет, и я перестану контролировать себя вообще. Т.е. поступки и так с трудом контролирую, но перестану видеть себя. Не пойду к врачу, потому что меня или посадят на уколы, или положат в больницу, придётся уходить с работы, и семью кормить будет некому. Наверное, эти дурацкие гормоны так действуют, что я похудела, покрылась прыщами и сошла с ума. Прекрасно, у меня есть оправдание своего ужасного характера. Очень хочу сходить в кино – но уже месяца 4 не могу, то нет денег, то я боюсь запсиховать в тёмном зале.
Всё делаю руками, деньгами, машиной, что нужно семье. Но покоя создать не могу: моя бабушка стала меня бояться, говорит, что надо всех от меня спасать, а бабушка всегда была единственной, кто меня любил. Вот, хожу по кладбищам, всячески там навожу красоту, потому что мёртвые точно от меня не страдают, и вроде бы, я им нужна. Ну, это я так надеюсь.
Уж 20 лет привыкла всегда быть с ребёнком, везде и всегда. А тут надо быть одной – кошмар. Пошла на праздник мороженого, так предвкушала, так ехала – и не смогла. Люди толкутся, а что я – ем тупо мороженое, пытаюсь не упасть, не описаться, не завизжать, не зарыдать. А продавцы были такие прекрасные, ласковые, предупредительные – мне их даже жалко было. Съела 3 мороженых: и никакого смысла и удовольствия. Вот ребёнка я пичкала бы вкусным, показывала, где что поют, запихивала бы на аттракционы – и был бы смысл и удовольствие. Всё равно, как мастурбировать в одиночку: противно и бессмысленно.
Трудно научиться жить и чувствовать совсем отдельно. В отпуск – не хочу. Зачем? Ну, буду я гулять по Парижу и думать: вот бы Дусик это видела (ела, пила). А Дусика нет. И теряется весь смысл поездки. А была бы она рядом – наверняка мы бы всё время ругались. Вот и думай, как теперь жить.
И что будет, если я в конец сойду с ума и сяду Дусе на шею?
Я просто злобная фурия стала, мыслю категориями смерти и ненависти. Но каждое утро делаю гимнастику для лица и шеи. И сама не очень понимаю, зачем. Вышиваю полотенца Дусе в приданое: получается косовато, зрение-то уже не то. Не пошла на вечер встреч в институт: не хочу никого видеть и стыжусь показывать себя. Пришлось бы одежду покупать поновее, пить, улыбаться, что-то врать о себе: фу, гадость. В моей группе я самый лузер оказалась, стыдно как-то.
Чуть что – рыдаю. Огромными слезами, с причитаниями и писком с визгом.
Нет, климакс – ужасная пора. И от таблеток – ещё хуже, моя гидроцефалия их не выдерживает. Я, как Гитлер или Сталин, внутри такая добрая, а снаружи всё не так.
Вот я и думаю, что мы не принадлежим себе ни на грамм. И значит ли это, что мы не виноваты?
