Когда хочется заняться собой, или побаловать себя, или расслабиться – зевайте, потягивайтесь, почёсывайте пузо. Это родной, посконный, домотканый, сермяжный – какой там ещё – крестьянский стрейчинг и рефлексотерапия. Ничего нового, всё давно придумано. Потом шлёпаете на кухню и выпиваете ковшик (стакан) холодной-прехолодной воды меленькими глоточками, опять чешете пузо и потягиваетесь, а уж потом приступаете к водным процедурам. И тогда желудок с печенью и прочими потрохами - тоже не будут вас огорчать.
Глядишь – и настроение с утра прекрасное, и никакой тебе сутулости, и никакого запора, и румянец во всю щеку.
Проявились первые результаты моего внутреннего заговора против главбушки.
Младший персонал ещё на той неделе стал шутить о моём преображении на фоне, несомненно, нового романа, и, понятное дело, этот домысел обсуждался в женских кругах, потому что вчера вечером сама Фаня подошла ко мне с ехидной улыбкой и, вытянув шею и рассматривая меня близорукими глазками, спросила: «Что это ты такая нарядная и накрашенная, что-то для тебя это нехарактерно, куда собираешься, что ли?» Я изо всех сил постаралась смущенно-лукаво улыбнуться и выдержать паузу, однако обессилела от сложных мускульных движений лицом, оттого идеальную паузу выдержать не удалось: я вульгарно промямлила что-то о наступившей весне и желании прогуляться. Вот ду-ура…
И на самом деле пошла прогуляться – по магазинам, чтобы примерить парочку нарядов в качестве терапевтической меры для усиления боевого духа. Очень удачно примерила плиссированную радужную юбочку и миленькую черную кофточку в божьих коровках: чудо, как я хороша, вот так и заставки на монитор не надо, поставила зеркало напротив себя на рабочий стол – и любуйся целый день. Бельишко примерила славное, как раз мой размер нашёлся, я даже себя, раскрасавицу, сфотографировала и весь вечер жеманно рассуждала – а не послать ли мне эту фотографию (конечно, сильно уменьшенной и обрезанной) одному френду, который, любезно льстя, сомневается в моих истинных размерах. Мне было очень приятно так размышлять, но я передумала: нет, ну, что вы, нельзя-нельзя, фу, как неприлично…
Домой я вернулась в прекрасном настроении, хотя там меня ждал ворох высушенного белья для глажки. Я даже поныла некоторое время: «Ну, Ду-уня, я не хочу сегодня бельё гладить – может, ты возьмёшься? Ну, хоть половинку?» Однако дочь осталась глуха к моим жалобам, потому что она уже сварила картошку к ужину и почитала свой дочерний долг на сегодня выполненным. Пришлось мне, такой королевне, до десяти часов глажкой мучиться. Потому что нельзя отступать от принципов и дочь твёрдо должна знать: высохшее бельё надо гладить сразу и ни за что не оставлять на следующий день, а если оставила и оно пересохло – снова полоскать и снова сушить.
Заснула я с чистой совестью и прекрасным настроением. И проснулась сегодня совершенно с теми же чувствами.
